– Очень нерациональное желание, никоим образом не соответствующее действительности, – сказал ему на это Пёс.

– А мне плевать, понял? – Кеша отставил банку с тушёнкой и несильно стукнул Пса в грудь.

– Ты чего? – удивился тот.

– Чего?! – закричал Кеша. – Чего?! Я давно тебя спросить, гада, хотел: где ты был на самом деле, когда Серёгу Волкова из танка убивали?!

Пёс побледнел и с силой толкнул Кешу.

– Пацаны! – Сашка встал, чтобы растащить Кешу и Пса. – Не надо!

Он даже не заметил Хныка, несущегося на Пса с доской. Доска со всего размаха въехала Максиму в живот, и тот упал. Кеша принялся пинать его. Хнык тоже. Женька, наблюдавший за схваткой, поднял алюминиевый ящик и, размахнувшись, бросил его в сторону дерущихся. «Убьют», – с ужасом подумал Сашка, метнулся к автомату и, сорвав его с предохранителя, выстрелил одиночным вверх. С крыши посыпались гнилые щепки.

– Прекратите! – закричал он.

Схватка немедленно прекратилась. Ревел Хнык, матерился Кеша. Женька Коньков деловито открывал свою банку с тушёнкой. Сашка подошёл к Псу и помог ему встать.

– Сильно тебе досталось?

– Эквивалентно интеллекту, – прошептал Максим, не решаясь разогнуться. – Мне всегда достаётся.

Вбежали парни из других бригад. Пришёл Уксус.

– Что случилось? – спросил он у Женьки.

– Пёс с автоматом баловался – он выстрелил, – жуя, ответил Коньков.

– Пёс – это ваш очкан? – уточнил Уксус.

– Ну, Псина, кранты, – ядовито прошептал Хнык. – Вот сейчас тебя и замочат!

– Это я стрелял, – сказал Сашка.

– Зачем? – Уксус пристально посмотрел на Сашку. В его взгляде было что-то от Гориллы Тима.

– Случайно, – внутри у Сашки похолодело.

– Дай автомат, – спокойно сказал Уксус.

Сашка осторожно протянул ему оружие под испуганным Кешиным взглядом.

– Отойдите все.

«Убьёт», – безнадёжно подумал Сашка. Будто в подтверждение этого Уксус отбросил автомат в сторону и достал из-за пояса пистолет. «Всё, – решил Сашка, – конец».

– Уксус, не надо! – пробормотал Кеша.

Сашка видел, как Уксус медленно поднимает ствол на уровень его лица, и думал о том, что у него за поясом тоже есть пистолет, доставать который уже поздно.

– Ну что, псих, повоевать захотелось? – холодное дуло упёрлось Сашке в лоб. – Патроны у тебя лишние? Тогда и у меня найдутся.

Сашка поразился, какая вокруг тишина. Только Женька продолжал звякать ложкой как ни в чём не бывало. Словно то, что сейчас при нём застрелят человека, не могло испортить ему аппетит. Сашке казалось, что тишина длится очень долго. Так долго, что он устал стоять. Захотелось закричать: «Стреляй, не мучай!»

– Выстрелить, что ли? – Уксус обращался к Псу, стоявшему рядом. – Как думаешь, говнюк?

– Не надо, – ответил Пёс.

– Не надо, – сказал Кеша.

Женька молчал, Хнык продолжал всхлипывать. Сашка стоял, не дыша, и хотел только одного: чтобы всё это скорее кончилось. Как это кончится, было уже неважно.

– Ладно, – Уксус так же медленно начал опускать руку с пистолетом. – Прощаю последний раз.

Сашка облегчённо выдохнул воздух и тут же получил пистолетом по лицу. Из носа закапала кровь.

– Это тебе вместо пули, – сказал Уксус и вышел.

Сашка мешком свалился на земляной пол, закрыл лицо руками, потекли слёзы.

– Чё ты сунулся? – спросил Женька. – Этот очкарик сам нарвался – нечего от своих бегать, ну и попинали бы его, труса и предателя.

«Предателя, – подумал Сашка. – Вот и меня в Корпусе посчитали предателем. Я знаю, что это такое». Сашка посмотрел на Женьку ненавидящим взглядом, отошёл в дальний угол. Кеша и Пёс подошли одновременно.

– Он бы не выстрелил, – сказал Кеша. – Он против тебя ничего не имеет.

– Не плачь, – Пёс поправил очки. – Тебе не надо было меня защищать. В этой среде, если раз прискреблись – пиши пропало.

– Вы чокнулись! – заорал Сашка. – Ты озверел, Кеша! Мы же не люди!

– Не люди, не люди, – успокаивал его Пёс. – Люди все в городе остались. А мы – военный контингент.

– Почему всё так? – орал Сашка, словно желая высказать всё накопившееся за те несколько дней, что он воевал. – Почему про хорошую жизнь пишут только в книжках? Почему все мы такие сволочи?

– Успокойся, Саша, успокойся, – Пёс схватил Сашку за плечи и хорошенько тряхнул. – Написать книжку про хорошую жизнь проще, чем её построить. Такая книга называется утопия. То есть чепуха, которой никогда не будет. Мы, во всяком случае, не доживём. А если ты сейчас не замолчишь, то вернётся Уксус. Я его видеть не хочу, да и ты, наверное, тоже.

Сашка отстранил Пса, подошёл к ящику и сел. Кеша заботливо подал ему недоеденную банку тушёнки.

«Всё как и раньше, – успокаивал себя Сашка. – Всё как и раньше». Не успокаивало. Тревога, обида не исчезали, всё явственней возвращались эпизоды, происходившие с ним ранее. И пистолетное дуло в лицо, и ощущение готовности самому убивать. Убивать таких, как Уксус. Убивать этих нелюдей с нечеловеческими бесстрастными глазами. Тех, из-за кого, возможно, никогда не будет в их городе хорошей жизни. Пёс неправ. Город с белыми домами возможен. Надо только победить энских и начать строить белые дома. Но Уксусу, Горилле, Силосу там будет не место…

Сашка сидел с банкой тушёнки в руке и равнодушно смотрел, как парни уходят. Он остался один, если не считать Шиза, который зашёл в блиндаж, открыл банку и принялся есть. Взгляд его был пуст, словно здесь присутствовала только оболочка командора. Сашка лёг, долго вертелся и не мог заснуть. Потом очень захотелось на свежий воздух.

Всё. Больше так жить нельзя. Нельзя жить с желанием убивать. Он уже желает чужой смерти. Он уже готов радоваться хотя бы гибели Уксуса. Он даже представляет, с каким удовольствием увидел бы того распростёртым на земле, с дыркой во лбу и остекленевшим взглядом. Сашка подумал, что сходит с ума. Вынул из кармана календарик с эмблемой Корпуса, посветил себе спичкой. Сегодня восьмое ноября. Недолго он пробыл в бригаде. Сашка поднёс спичку к календарю, и тот нехотя загорелся. Вот и всё, завтра уже не будет. Завтра не будет Александра Ерхова. То есть его уже нет. Нет давно, с тех пор как он пришёл в бригаду. А тот, кто живёт в его теле теперь, жизни не достоин. «Я уже умер, – подумал Сашка, – поэтому умереть снова мне будет не страшно…»

На улице, как всегда, было сыро и холодно. Сашка осторожно обошёл крепость, наблюдательную вышку, отошёл на сотню шагов в степь, аккуратно вытащил из-за пояса браунинг… Так просто: надо приставить дуло к виску, нажать на курок – и больше ничего не случится. Из-за рваного края тучи выглянула луна, осветила пространство неясным светом. Сашка смотрел на лужи, остатки нестаявшего снега, на их крепость, будто видел всё это в последний раз и хотел запомнить. Потом поднял руку, приставил пистолет к виску. Рука была замёрзшая и какая-то чужая. «Надо нажать на курок, – медленно подумал Сашка. Пальцы не слушались. – Я совсем не боюсь… Или боюсь? Неужели я хочу жить? Такой жизнью?» Луна опять скрылась, а Сашка всё стоял. «А больно ли это? – мелькнула мысль. – Вдруг я промахнусь?» Секунды шли. Палец, лежащий на курке, задрожал. Сашка хорошо чувствовал его дрожь. Он весь стал этим пальцем. Дрожь разливалась от пальца по всему телу, и вот уже озноб достиг головы. Воздух вокруг наполнился шуршанием, шёпотом, неясными голосами. Как будто кто-то хотел отговорить его от задуманного, как будто кому-то он был ещё дорог и нужен… Могло ли это быть правдой? Нет. Он один, совсем один в городе. Без семьи, без настоящих друзей, без будущего… Так что и сомневаться нечего… Дрожь усиливалась… Сашка напрягся, выгоняя её из тела. На счёт три… Раз… Два… Три…